Том 5. Романы 1928-1930 - Страница 157

157

– Вот хороша такая крепкая любовь, – объяснила она. – Знаете ли вы, как я начала вас любить?

– Нет.

Прошло уже три часа, как Ван-Конет предоставил Сногдену улаживать мрачное дело. Его беспокойство росло. С трудом сидел он, угнетенно выслушивая речи девушки.

– Вы стояли под балконом и смотрели на меня вверх, бросая в рот конфетки. В вашем лице тогда мелькнуло что-то трогательное. Это я запомнила, никак не могла забыть, стала думать и узнала, что люблю вас с той самой минуты. А вы?

Вопрос прозвучал врасплох, но Ван-Конет удачно вышел из затруднения, заявив, что он всегда любил ее, потому что всегда мечтал именно о такой девушке, как его невеста.

Дальше пошло хуже. Настроение Ван-Конета совершенно упало. Он усиливался наладить разговор, овладеть чувствами, вниманием Консуэло и не мог. Ни слов, ни мыслей у него не было. Ван-Конет ждал вестей от Сногдена, проклиная плеск фонтана и слушая, не раздадутся ли торопливые шаги, извещающие о вызове к телефону.

После нескольких робких попыток оживить мрачного возлюбленного Консуэло умолкла. Делая из деликатности вид, что задумалась сама, она смотрела в сторону; губки ее надулись и горько вздрагивали. Если бы теперь она еще раз спросила Ван-Конета: «Что с ним?» – то окончательно расстроилась бы от собственных слов. Несколько рассеяло тоску появление Винсенты, объявившей, что приехал отец. Действительно, не успел Ван-Конет пробормотать нескладную фразу, как увидел Педро Хуареца, тучного человека с угрюмым лицом. Взглянув на дочь, он понял ее состояние и спросил:

– Вы поссорились?

Консуэло насильственно улыбнулась.

– Нет, ничего такого не произошло.

– Я ругался с моей женой довольно часто, – сообщил старик, усаживаясь и вытирая лицо платком. – Ничего хорошего в этом нет.

Эти умышленно сказанные, резко прозвучавшие слова еще более расстроили Консуэло. Опустив голову, она исподлобья взглянула на жениха. Ван-Конет молчал и тускло улыбался, бессильный сосредоточиться. Бледный, мысленно ругая девушку грязными словами и проклиная невесело настроенного Хуареца, который тоже был в замешательстве и медлил заговорить, Ван-Конет обратился к матери Консуэло:

– Очень душно. Вероятно, будет гроза.

– О! Я не хочу, – сказала та, присматриваясь к дочери, – я боюсь грозы.

Снова все умолкли, думая о Ван-Конете и не понимая, что с ним произошло.

– Вам нехорошо? – спросила Консуэло, быстро обмахиваясь веером и готовая уже расплакаться от обиды.

– О, я прекрасно чувствую себя, – ответил Ван-Конет, взглянув так неприветливо, что лицо Консуэло изменилось. – Напротив, здесь очень прохладно.

Выдав таким образом, что не помнит, о чем говорил минуту назад, Ван-Конет не мог больше переносить смущения матери, расстройства Консуэло и пытливого взгляда старика Хуареца. Ван-Конет хотел встать и раскланяться, как появилась служанка, сообщившая о вызове гостя к телефону Сногденом. Не только оповещенный, но и все были рады разрешению напряженного состояния. Что касается Ван-Конета, то кровь кинулась ему в голову, сердце забилось, глаза живо блеснули, и, торопливо извиняясь, взбежал он вслед за служанкой по внутренней лестнице дома к телефону проходной комнаты.

– Сногден! – крикнул Ван-Конет, как только поднес трубку к тубам. – Давайте, что есть, сразу – да или нет?

– Да, – ответил торжествующе-снисходительный голос, – категорическое да, хотя пришлось иметь дело с вашим отцом.

Ван-Конет сжался: среди радости упоминание об отце намекнуло о чем-то и обещало неприятную сцену. Однако «да» все перевешивало в этот момент.

– Черти целуют вас! – закричал он. – Но, как бы там ни было, дыхание вернулось ко мне. Ждите меня через час.

– Хорошо. Признаете ли вы, что я знаю цену своих обещаний?

– Отлично. Не хвастайтесь.

Ван-Конет засмеялся и, глубоко, спокойно дыша, вернулся к фонтану.

Семья молча сидела, дожидаясь его возвращения. Консуэло печально взглянула на жениха, но, заметив, что он весь ожил, смеется и еще издали что-то говорит ей, сама рассмеялась, порозовела. Догадавшись о перемене к лучшему, Винсента Хуарец посмотрела на Ван-Конета с благодарностью; даже отец Консуэло обрадовался концу этого унизительного как для него, так и для его дочери и жены омертвения жениха.

– Что-нибудь очень приятное? – воскликнула Консуэло, прощая Ван-Конета и гордясь его прекрасным любезным лицом. – Вы задали мне загадку! Я так беспокоилась!

– Признаюсь, – сказал Ван-Конет, – да, меня беспокоило одно дело, но все уладилось. Мою кандидатуру на должность председателя компании сельскохозяйственных предприятий в Покете поддерживают два влиятельных лица. Вот этого я и ждал, от этого приуныл.

– О, надо было сказать мне! Ведь я ваша жена! Я – самое влиятельное лицо!

– Конечно, но… – Ван-Конет поцеловал руку девушки и сел, довольно оглядываясь. – По всей вероятности, мы с Консуэло будем жить в Покете, – сказал он Хуарецу, – как уже и говорилось об этом.

– Мне дорого мое дитя, – неожиданно трогательно и твердо сказал Хуарец, – она у меня одна. Я хочу на вас надеяться, да, я надеюсь на вас.

– Все будет хорошо! – воскликнул Ван-Конет, заглядывая во влажные глаза девушки с сиянием радости, полученной от разговора с Сногденом, и придумывая тему для разговора, которая могла бы заинтересовать всех не более как на десять минут, чтобы поспешить затем на свидание и узнать от Сногдена подробности благополучной развязки.

Глава IV

157