Том 5. Романы 1928-1930 - Страница 146

146

– Может быть, вы не поедете дальше?

– Что? – крикнул Берганц и, остановив Эванса, указал ему длинный стол около кухонной двери. – Куда же еще? – сказал он. – Там все и сядем.

Давенант не решился переспросить, но Берганц, вспомнив его вопрос, сказал:

– Надо же отдохнуть, чудак. Мы хотим ужинать. Тебе очень не терпится? О! – вскрикнул он, уставившись на подошедшего к группе приезжих огромного человека с багровым лицом. Его голова была вставлена в воротник из жира и полотна. – Я как будто чувствовал. Сам Тромп.

Кровавые глаза Тромпа блестели от удовольствия.

– А я выехал вас встретить, – сказал он, пожимая руки. – Вам, Эванс, по носу и Лэйку тоже: торги не состоятся.

– Что за чушь?!

– Идемте, все узнаете. Теперь… Как зовут этого зимородка? Он с вами? Кто такой?

– Так… попросился, – неохотно сообщил Лэйк, торопясь обсуждать торги. – Что-то трагическое. Ну, скорей сядем. Да, за тот стол.

– Если хочешь. – сказал Берганц Давенанту, который все беспокойнее смотрел на неприятного огромного Тромпа, – то поди закажи себе пива и сядь, где хочешь, нам надо поговорить.

Четверо дельцов загромыхали вокруг стола, и, как мухи начали летать перед их обветренными лицами руки слуг, тащивших бутылки и тарелки, а Давенант с стесненным сердцем подошел к стойке. Он хотел выпить пива, чтобы успокоиться. Сам заплатив за пиво, Давенант прислушивался к разговору торговцев, но стоял такой шум, что он не разбирал ничего.

Тромп что-то говорил, возбужденно перебрасывая с места на место вилку; скосив на него глаза, Лэйк жевал бутерброд; Эванс, потупясь, хмурился; Берганц, оглядываясь, гладил усы. Пока Давенант оканчивал свою кружку, за столом, как видно, было решено что-то успокоительное и потешное, так как Тромп поцеловал кончики своих пальцев и приятели расхохотались.

Лэйк обернулся, отыскал взглядом Давенанта и что-то сказал Эвансу. Тот задумался, но, пожав плечами, сделал Давенанту знак подойти.

– Слушай, – сказал он ему, замершему в тревожном предчувствии, – мы не поедем в Лисе. У нас тут дело.

– Так! Так! – повторял Давенант, не находя слов.

– Он дойдет пешком! – вскричал Тромп. – Здоровый, молодой парень… Я хаживал в его годы не такие концы. Если припустишься… – эй, ты! Слышишь, что говорю?! – то и не заметишь, как долетишь!

– Конечно, – машинально сказал Давенант.

– Да, уж извини, – пробормотал Берганц. – Хотели бы выручить тебя, но такое дело. Сам понимаешь.

– Я понимаю.

– Ну вот, ну и ступай с богом, – сказал Лэйк, начиная сердиться. – Осталось тебе пятьдесят миль. Как-нибудь доберешься.

– Да, я пойду, – Давенант вздохнул всей силой легких, чтобы рассеять тяжесть этой мрачной неожиданности. – Благодарю вас.

– Не за что, – сказал Эванс. – Идешь? Иди. Ну, так вот, – обратился он к Тромпу, – значит, так. Что же взять с собой? Вина, что ли?

Давенант оставил гостиницу и расспросил прохожих, как выйти на шоссе в Лисе. Ему указали направление, следуя которому он двинулся в путь, держа сверток под мышкой и обвязав поднятый воротник пиджака носовым платком в защиту от резкого ночного ветра.

Давенант не обиделся на мукомолов, бросивших его, он был доволен уже тем, что осталось идти всего пятьдесят миль – жестокое по времени и все же доступное расстояние.

Характер пережитого Давенантом за последние сутки был таков, что от воскресного вечера у Футроза, казалось, прошло много времени. Теперь он совершал переход из одной жизни в другую, от надежд – к неизвестности, от встречи – к прощанию. Галеран будет его искать, но никогда не найдет. Может быть, печально задумается Футроз. Элли и Роэна со слезами начнут вспоминать о нем, когда выяснится, почему он скрылся, ничего не объясняя, не жалуясь, и все поймут, что он не виноват в грязных затеях отца. Тот, конечно, явится к ним, будет просить денег. Тогда все откроется.

Разгоряченный этими мыслями – все об одном и том же с разных сторон, – Давенант не чувствовал холодного ветра. Шагая среди равнин и холмов, мимо спящих зданий, слушая лай собак и звук своих шагов, ставших неотъемлемой частью этой ночи, Давенант достиг состояния, в котором душевная деятельность уже не подчинена воле. Чувства и мысли его возникали самостоятельно, ни удержать, ни погасить их он не мог. Его представления достигли яркости цветного рисунка на черной бумаге. Он входил в гостиную Футроза, точно видя все узоры и тени, все предметы и расположение мебели так отчетливо, что мог бы записать цифрами, без ошибки, расстояние между ними, мог мысленно коснуться лака и бархата. Эта гостиная вызывала в нем тоску силой тех взволнованных чувств, которыми он сам наполнил ее. Неизвестно, какой связью зрительного с бессознательным горячая красно-желтая комната стала отражением его неискушенных желаний. Он вспомнил, как шесть рук искали в траве ключ, и, остановясь, не смог молча перенести живого воспоминания.

Давенант сказал:

– Прощайте, руки и ключи. Прощай и ты – я сам, который там был, – ты тоже прощай. Было слишком хорошо, чтобы могло быть так долго, всегда.

Помня, что ему приходилось слышать о пешей ходьбе, Давенант шел не присаживаясь, чтобы избежать утомления, неизбежно наступающего после краткого отдыха, потому что нарушается инерция мускульных сокращений, согласованная с дыханием и сердечным ритмом. Он шел упруго и ровно, подгоняемый цифрой расстояния. К рассвету Давенант прошел двадцать четыре мили, одержимый бредом невозможности поступить иначе. Его сознанием стало пространство; ни думать, ни чувствовать он более ничего не мог. Иногда в деревнях его окликали с порога женщины, желая узнать, не гонится ли кто-нибудь за этим мальчиком с воспаленным лицом, оглядывающимся как бы намеренно странно. Люди, проезжающие в повозках, нахмурясь, подстегивали лошадей, если Давенант просил подвезти его, плохо владея голосом, осипшим от ветра и пыли. Он спросил фермера, копающего канаву, много ли осталось до Лисса, и узнал, что осталось еще двадцать пять миль. Далеко впереди виднелась ясная синяя гора, возвышающаяся под облаками, – самое высокое место горизонта, – и фермер сказал: «Видишь ту гору? Когда вот эта гора окажется позади тебя, тогда считай еще десять миль, там будет и Лисе».

146